[reborn-ton]

Тема №1: игра на музыкальном инструменте
Автор: Мэтти
Персонажи: Ламбо, Ромео
Жанр: джен, драма
Рейтинг: PG за смерть персонажа
Примечание автора: первый драббл из цикла, завязанного на том, что в каждом последующем тексте персонажу будет +2 года
Предупреждение: с таймлайном творится страшное. Изощрённая трактовка канона. Ламбо - мальчик, а не жертва мутации копытного.

#1

Знаете, с чего обычно начинаются затяжные романы – путеводные карты тернистых дорожек, по которым браво вышагивал свою жизнь главный герой? Правильно, с истоков: родился там-то, родители такие-то, до пяти лет только и делал, что сбивал коленки на виноградниках отца и подбрасывал лягушек за шиворот младшей сестре. И так далее: монотонно отсчитывать годами одинаково бесцветно-яркие пятна биографии.

Ничьё детство никогда не сотрясается от невежественных толчков мира взрослых - реальности, но и длится оно у всех по-разному. А окончание его, как правило, ознаменовывает нечто такое, после чего саднящие коленки становятся только раздражающим зудом загорелого под палящим солнцем Италии прошлого.

К сожалению, юный Бовино не был не исключением. Правда, отец его снимал двухъярусную квартиру и никогда не знал, что на востоке страны стандартная форма рассадки винограда – два на три; сестру убила мать, хотя он никогда и не видел малышку.

А вот о крестном отце Ламбо упомянуть стоит: кто на Лацио не слышал о милосердном боссе крупного мафиозного синдиката, только 30% прибыли которого было отмыто в крови мирных жителей?
Чудесный человек, судачили в мэрии те, кто регулярно получал от Бовино кругленькую сумму в конвертах – в знак уважения и сотрудничества, конечно же, властный, но порядочный.
Сущий дьявол, в унисон, но на полтона ниже, вторили те, кто от конвертов либо отказался или до кого они ещё не дошли, на прошлой неделе его люди перерезали всю семью комиссара полиции из Риети!

И вот теперь попробуйте представить себе тихое, мирное детство у ребёнка, которому на пятилетие вместо вожделенного водяного пистолета подарили первый браунинг.
Тем не менее, оно у Ламбо было именно таким: пропитанное любовью отца, выбалованное бесконечным вниманием со стороны Дона, неугомонное и блестящее, как обложки глянцевых журналов его матери.

К слову, женщина эта, явившая на свет двоих детей, выглядела на двадцать и спустя почти семнадцать лет после свадьбы. Наверняка потому, что свободное время синьорина Бовино предпочитала проводить не за воспитанием сыновей, а в салонах красоты, благо обожающий её муж только поощрял такое поведение: он предпочитал, чтобы в воспитании его мальчиков не чувствовалась женской руки.

Итак, сыновей было двое, и все надежды глава семьи горделиво и не в меру навязчиво возлагал на старшего.
Ах, Ромео, то был славный парень, любимчик босса и его заклятых врагов из полицейского департамента с материка – но обо всём по порядку.

Что ж, пять лет – нежный возраст, но именно столько было Ламбо, когда он обнаружил Ромео в кабинете отца, и, знаете ли, в пять не каждый умудрится прочитать набросанные мелким почерком примечания на папках, которые сжимал в побелевших суставах его брат.
Ламбо безобиден и его, как и любого ребёнка его возраста, отвлечь – проще простого: покажите ему конфетку, предложите поиграть в салки – всё его внимание чудесным образом переключится на более увлекательные темы, нежели папки со строго засекреченной информацией в ваших дрожащих руках.
Но Ромео едва исполнилось шестнадцать.

Наверное поэтому он достал из-за пазухи револьвер и приставил дуло к виску малыша Ламбо, который почти через мгновение помочился в штаны. И куда, скажите на милость, подевался обычный ленивый прищур старшего брата?
За окном вспорхнувшая с ветки птица своим криком, как ножом, разрезала молчание в кабинете ровно пополам.

По одну сторону Ламбо закричал – громко и отчаянно, от внезапного головокружения и холодного жжения метала на коже, а находившейся по другую Ромео беззвучно оттолкнул его в сторону.

Буквально на следующей неделе отец достаёт из буфета бутылку с переливающейся золотым этикеткой – Ламбо не раз её видел, когда лазил на соседнею полку за леденцами – и выпивает половину её содержимого залпом. Ламбо больше, чем уверен: отец беспокоится за Дона, на которого внезапно случилась облава на выходных. Его мать включает любимого Верди на раритетном граммофоне и отворачивается к окну, зябко ежась под меховой накидкой.

Ромео появляется только через два дня, и тем же вечером синьорина Бовино вывешивает два выглаженных парадных костюма в шкаф. Они так редко проводят время все вместе, наверное поэтому она почти полтора часа крутится перед зеркалом, накладывая макияж, а ногти отца искусаны в кровь, когда он завязывает на Ламбо его первый галстук.

Действительно, что может быть лучше, чем семейное единение?

Виолончелист ведет плечами из стороны в сторону в такт музыке; Ламбо внимательно наблюдает за ним, потому что знает, что если закроет глаза, то уже никогда не проснётся: музыка обволакивает его в непроницаемый кокон, увлекает в тягучую пустоту, из которой он не сможет выбраться самостоятельно. Ламбо – мальчик, и все знают, что мальчики никогда не тяготеют к игре на музыкальных инструментах. Но благозвучие протяжного плача струнного гиганта будоражит его нутро, и он поудобнее устраивается на коленях Ромео.

— Нравится? - спрашивает он у Ламбо, но Ламбо не слышит – к его ушам надёжно прижаты ладони старшего брата. По левую сторону от них сидят родители – оба не скрывают слёз и, вцепившись в подлокотники, тихо перебирают губами. Ламбо не плачет – ему пять, конечно же, он не может прочувствовать музыку столь же глубоко, как и взрослые.

Музыкант переходит на прэсто, напряжение в маленьком зале нарастает, и в какой-то момент Ламбо вздрагивает всем телом, а Ромео расслабленно вытягивает ноги вперёд. Фортиссимо!, и звук обрывается.
Ламбо высовывает язык, чтобы попробовать тишину на вкус. Пахнет порохом, и теперь, когда руки брата обессилено опускаются, за дверью слышна чья-то тяжелая поступь.

Ромео шепчет что-то, быстро, несвязно, скрючившись, кладёт руку на живот, и Ламбо ерзает у него на коленях, стараясь не скатиться вниз.
Родители наклонили головы, осев в своих креслах – они не спешат уходить, они все ещё под впечатлением, которое случается только у взрослых! Хрипит сверху Ромео, и тогда Ламбо оборачивается и видит красное – яркое, свежее - на черной ткани его пиджака.

— Порядок, а, Ламбо? – спрашивает он, нагибаясь вперед и морщась так, словно лимон проглотил. – Знавал я одну девушку, передашь ей от меня привет?

Ламбо соскакивает на пол и с неуверенной улыбкой наблюдает, как Ромео с полым стуком роняет голову на подлокотник, где в последней судороге скривилась рука его матери.
И в его голове, как сахарная вата на палочке, вращается только сладкое женское имя.